... Отряд как бы
проснулся: в рядах послышались говор, движение и смех. Солдаты кто боролся с
товарищем, кто перепрыгивал с ноги на ногу, кто жевал сухарь или, для
препровождения времени, отбивал на караул и к ноге. Притом туман заметно
начинал белеть на востоке, сырость становилась ощутительнее, и окружающие
предметы постепенно выходили из мрака. Я различал уже зеленые лафеты и
ящики, покрытую туманной сыростью медь орудий, знакомые, невольно изученные
до малейших подробностей фигуры моих солдат, гнедых лошадей и ряды пехоты с
их светлыми штыками, торбами, пыжовниками и котелками за спинами.
Скоро нас снова тронули и, проведя несколько сот шагов без дороги,
указали место. Справа виднелись крутой берег извилистой речки и высокие
деревянные столбы татарского кладбища; слева и спереди сквозь туман
проглядывала черная полоса. Взвод снялся с передков. Восьмая рота,
прикрывавшая нас, составила ружья в козлы, и батальон солдат с ружьями и
топорами вошел в лес.
Не прошло пяти минут, как со всех сторон затрещали и задымились костры,
рассыпались солдаты, раздувая огни руками и ногами, таская сучья и бревна, и
в лесу неумолкаемо зазвучали сотни топоров и падающих деревьев.
Артиллеристы, с некоторым соперничеством перед пехотными, разложили
свой костер, и, хотя он уже так разгорелся, что на два шага подойти нельзя
было, и густой черный дым проходил сквозь обледенелые ветви, с которых капли
шипели на огне и которые нажимали на огонь солдаты, снизу образовывались
угли, и помертвелая белая трава оттаивала кругом костра, солдатам все
казалось мало: они тащили целые бревна, подсовывали бурьян и раздували все
больше и больше.
Когда я подошел к костру, чтобы закурить папиросу, Веленчук, и всегда
хлопотун, но теперь, как провинившийся, больше всех старавшийся около
костра, в припадке усердия достал из самой середины голой рукой уголь,
перебросил раза два из руки в руку и бросил на землю.
- Ты форостинку зажги да подай, - сказал другой...
|
